СЕМЬ ПО ШКАЛЕ РИХТЕРА

(саянская бывальщина)

Наутро проснулся Трофим весёлым, хотел вскочить – ан нет, в груди остро кольнуло.

– Каково почивалось? – глухо дед вопрошает.

– Хорошо, дядя Иона, – тряхнул кудрями Трофим, – ин и снов не помню.

– Дело молодое, – бормочет Иона.

На столе уже щи с убоиной стынут, каша гречушная вразвар и соты медовые.

– Как бы весть-то нашим передать? Жив, мол, так и так, - вздохнул парень.

– Передам-передам. Вот не сегодня – завтра и передам.

Опять вздохнул Трофим.

– Да ты не горюй. Сегодня нельзя идти, смекай: вон над перевалом туча зависла: ударит дождь – и через реку не пройдёшь, и оползнем погрести может. Выпей-ка вот лучше отвару – поспишь, и молодцом станешь.

Выпил Трофим, поклонило его в сон. За окошками ненастье, дождь накрапывает. Ведун долго смотрел на спящего, потом вынул свою чёрную книгу, потом ещё одну – ту, что добыл вчерась у тётки Агафьи. Разлистнул и положил рядом. Тусклые глаза его засветились. Глухо начал вслух прочитывать понятные ему знаки. А за окном – сполохи и глухо ворчит, как большой пёс в конуре, непогодина в недалёком ущелье. Иона будто спит и не спит над книгами, читает и составляет одному ему понятные слова.

Под вечер разъяснилось. Последний раз громыхнуло в ущелье, а над перевалом зазеленело небо в серебряных звёздах. Иона вышел на крыльцо, вдохнул напоенный дождевой сыростью воздух. Из-за горы прорезался багровый круг луны. Знахарь поднял костистые руки к небу и отрывисто засмеялся – будто старый глухарь заквохтал. Потом толкнулся ногами от крыльца, но не ухнул вниз, в мокрую траву, а вроде как филин взмахнул крыльями и перенёсся на середину двора. Потом ещё махнул руками и поднялся вполдерева, медленно опустился на дорогу и снова толкнулся длинными ногами; глядь, это уже не дед, а туман летит по-над дорогой, свиваясь и развиваясь...

Не спится молодой жене Трофима Соколова – Насте. Уж всё она передумала, так и эдак прикидывала. То к родителям побежит, то к ворожейке – тётке Агафье. Раскинет карты Агафья, рассказывает: живой Трофим, и к ней сердце его лежит, и дорога, и свиданье скорое. А на самом деле карты так нехорошо падают, что не знает Агафья, что и подумать. То вроде как Трофима и в живых нету, то живой он, да ни дороги, ни свиданья нет ему. Раскинет на Настю – печаль да вино выпадают, и бесперечь падает ей король со свиданием, скорым и с сердцем, и с увереньем, да не тот!

– Не горюй, голуба, вот-вот Трофим твой явится – карты так хорошо падают и тебе, и ему. Встретитесь да крепко полюбитесь, – сладко улыбается Агафья, а когда хлопнула дверь за повеселевшей Настей, глубоко вздохнула.

Вот сидит Настя допоздна за столом, и опять её думы одолевать начали. Дождик прошёл, луна из-за гор вышла. Шарик на дворе завыл жалобно. «Ах ты, треклятый кобель, беду ворожишь – и без тебя тошно!» Калитка скрипнула. Взметнулась Настя, на двор выбегла. Шарик на цепи бьётся, хрипит, на калитку злобится. Отворяется калитка и... Трофим всходит! «Цыть, Шарик!» – не своим голосом вскричала Настя, – Трофимушка пришёл!» Забился Шарик в конуру, ворчит и повизгивает.

– Где ты пропадал, чего делал? – повисла Настя на муже, а сама ревёт. – Извелась вся, белого света не вижу, всё из-за тебя, блудник несчастный!

– Да так получилось, зашибся ведь я маленько, оттого и припозднился; у добрых людей на заимке отлежался.

Взошли в горницу. Настя глаз с Трофима не сводит, потом бросилась на стол накрывать. Трофим свет в лампе чуть убавил, сел на лавку, на ладную Настину фигуру взгляд наводит.

– Ой, наверное, баньку истопить, – спохватилась красавица, – с дороги да с устатку-то...

– Ага. Затопи пока.

Задымила печь в бане, на столе ужин готов.

– Уже и мыться можно, – вернулась Настя.

– Ну что ж, пойду, – поднялся Трофим.

Настя метнула удивлённый взгляд, подавая бельё.

– Кто же спину потрёт? Или одному способней?

– А-а, – протянул Трофим, – так чего же ты не готова?

Настя открыла сундук, бросила через плечо махровое полотенце.

– Н-ну, пошли, – Трофим сильно обхватил Настину талию. Банька сладко дохнула горячим паром. Трофим, щурясь на желтоватый свет лампы, стянул рубаху. Настя, тряхнув гривой рассыпанных волос, перебросила через голову сарафан. Тёплый свет керосинки словно обтекал её – статная, что породистая кобылица, ещё не рожавшая молодая баба. Круглые смуглые плечи и тяжёлые белые груди, узкая талия и высокий, что снежная гора, зад.

И.Шустов 
Продолжение следует