В ЯМЕ

Рассказ 

– Чего он поглядел на меня так-то, ровно на убогого?

Ефим, криво улыбаясь, посмотрел на свои непомерно большие, с набившейся в кожу окалиной от недавней работы в кузнице, ладони. Со стороны казалось, что он неспешно вышагивал по узкой таежной тропе, однако торопился – много времени потратил на разговор со своим бывшим напарником по таежным вылазкам Василием. Известно ведь, каким бы простым ни казалось дело – ходить одному в тайгу – не след.

Год назад крепко поссорились два приятеля – Ефим да Василий. А все из-за того, что не захотел Василий помогать Ефиму копать браконьерские ямы-ловушки на копытных зверей; больше того – сообщил о его замысле в сельсовет. Искусно замаскированных на звериных тропах ям, которые Ефим успел вырыть в одиночку, не нашли, а сам он, когда его вызвали в сельсовет, от всего отказался, сказал, что по давнишней злобе да по пьяному делу оговорил его Василий. С той поры перестали здороваться прежние приятели, на удивление всем, не знавшим этой истории. Однако народ на селе занятой, – посудачили, да и забыли.

А сегодня Ефим, зная, что Василий огораживает стога на дальнем сенокосе, решил навестить бывшего приятеля. Но не только за тем шел туда Ефим, чтобы помириться с Василием. Неподалеку от сенокоса из года в год плодовито велись барсуки. Поэтому и возился Ефим весь предыдущий день в кузнице: выковывал щупы – длинные стальные прутья, которыми удобно протыкать извилистые звериные лазы в земле. Прибыльное дело – торговать целебным барсучьим жиром – до двух тысяч рублей можно взять за литр с ценителей этого лекарства. За поясом у Ефима штыковая лопата с коротким черенком, за плечами – рюкзак с поставленным в него емким бидоном, в руках – стальные щупы. Как только появился Ефим в шалаше у Василия, как тот сразу всё понял. От угощения водкой не отказался, но барсуков разорять не захотел.

– Эх, Ефим, Ефим,– пробовал урезонить его Василий,– ведь сыновья наши не простят нам этого разбоя!

– Чего? – вполкорпуса повернулся к нему уже собравшийся уходить Ефим. Он стоял перед щуплым Василием, вцепившись в него недобрым взглядом из-под тяжелых бровей, кряжистый, плечистый, весь в густой повители иссиня-черных волос, которые на голове и в плотной бороде завивались в тугие жесткие кольца, – казалось, просунь палец в завиток и потяни – обрежешь палец, а не развернешь.

– Сыновья наши – передразнил он Василия. – Вон сын у меня: как сиганул, так до сих пор ни слуху, ни духу, а ведь думал – помощника вырастил!

Василий не нашел, что ответить, только глянул на него с таким острым сожалением, что Ефим невольно передернул плечами, будто ему на потную спину кто-то ради злой шутки бросил горсть сенной трухи...

Этот взгляд и вспомнил Ефим, шагая по извилистой лесной тропе. Он шел, угрюмо уткнувшись бородой в грудь, и не замечал, что осень крадется по лесу тихой поступью листопада, что березняк вдруг стал прозрачным и ярко, словно не затухшие кострища после пожара, алеют среди обнажившихся берез кусты боярышника. Под ногами у него вертелся рослый щенок светло-серой масти по кличке Волчок, которого он хотел испытать зимой на охоте по пушному зверю. Щенок внюхивался в многослойный запах леса, лез под каждую колодину, погнавшись за рябчиком, кинулся под ноги хозяину, и тот толчком сапога отбросил его. Щенок громко заскулил, поднимая ушибленную лапу.

– Бес тонкошкурый! – громко выругался Ефим, морщась и отворачиваясь от его страдальческого взгляда. – Вот не пойди за белкой – враз тебе конец придёт!

Сентябрьский закат уже дотлевал, когда Ефим тронулся в обратный путь. Металлические прутья и старую лопату он спрятал около еще не полностью разоренных нор, но ноша его не полегчала – в рюкзаке стоял бидон с тушками барсуков. Быстро шел он по густой чаще, привычно уклоняясь от колючих ветвей. Принимая во внимание уже позднее время, Ефим не пошел обратным следом, а срезал напрямик, через Синий лог; он знал, что через полчаса ходьбы пойдут небольшие поляны и сенокосы, а там и до села недалеко. Ефим пересекал крутой склон отрога, уходящего к крутогорбым вершинам хребта, густо поросшего темнохвойной тайгой. Где-то здесь, по склону тянулась звериная тропа, по которой красавцы маралы переходили из одного кормного угодья в другое. Где-то здесь же и выкопал Ефим в прошлом году свои коварные ловушки, из-за которых и вышла ссора с Василием. «Где-то» – потому, что неузнаваемо сумерки изменяют места, самые верные приметы другими видятся. Нужно иметь звериное чутье, чтобы точно сориентироваться в потемках на давно нехоженой местности.

Ефим шёл, все убыстряя шаги, нетерпеливо поглядывая по сторонам – скоро ли покажутся просветы между деревьями угрюмой чащи? – и поэтому не сразу сообразил, что же произошло с ним в следующий момент, когда под ногами вдруг раздался жалкий хруст тонких ветвей и вслед за тем он полетел вниз, неловко и тяжело упал на сырую землю и с силой ударился затылком о бидон в рюкзаке, который при падении забросило ему за голову. Испуганный Ефим схватился за голову и, когда гудящая боль прошла, вскочил и осмотрелся. Вверху слабо светлело отверстие, проломленное им в настиле высохших веток. Вокруг была темнота, в ноздри сочился грибной запах плесневелой земли. Ефим встал, вытянул руки в пустоту и сделал несколько неуверенных шагов – ладони ткнулись в земляную стену. Ефим опустил руки и, тяжело дыша, огляделся – глаза его начали привыкать к кромешной тьме, царившей на дне ямы. С ужасом он увидел, что попал в ловушку, вырытую им в прошлом году для ловли маралов. Ефим глухо выругался, присел на корточки и опустил голову. Oн хрипло дышал сырым, застойным воздухом ямы, в голову лезли мысли, совсем не имеющие отношения к его теперешнему положению. «Что же я?» – с силой застучало в висках – «Придумать что-то надо. А что?»

Он поднял голову к светлеющему отверстию, потом сжал челюсти и, зажмурив глаза, с силой замотал головой, словно стряхивая остатки дурного сна. Потом открыл глаза – все оставалось по-прежнему, и действительность была хуже самого плохого сна – не для того он вырыл эту яму, чтобы из нее можно было выбраться просто так, одним махом. «Одна надежда – нож!» – подумал Ефим. Однако надежда была слабая – нож у Ефима был узкий, складной, которым он свежевал добытых барсуков.

...Ночь прошла тягостно, хотя Ефим, собравшись с духом и несколько успокоившись, даже задремал, твердо решив утром что-то предпринять. Это его успокоило, хотя он так и не придумал, что именно предпримет для своего освобождения, решив, что утро вечера мудренее. Настало утро. Ветер пролетел над землей и зашелестел травой и листьями. Ефим вынул складной нож и принялся резать плотную землю, пытаясь сделать в стене выемку-ступень, но через непродолжительное время упорной работы тонкое лезвие согнулось и при сильном нажиме сломалось. Ефим долго смотрел на оставшийся в его руке крохотный кусочек стали, потом с силой швырнул пришедший в негодность нож в угол. Сверху послышался шорох, Ефим поднял голову и встретился взглядом с Волчком. Тот, насторожив еще не до конца затвердевшие уши, пристально смотрел вниз, и недоумение было написано на собачьей морде.

– Волчок... эй, слушай... – неожиданно зачужавшим голосом обратился к нему Ефим. – Беги туда, туда беги, э-э, черт... в деревню! – Ефим вскочил на ноги и, размахивая руками, принялся объяснять. Щенок тоже пришел в возбуждение, запрыгал по настилу и залаял – ему показалось, что его всегда суровый хозяин затеял какую-то веселую игру. Настил начал хрустеть и прогибаться и вдруг, при особенно сильном прыжке, развалился на куски и упал на дно. Волчок, в последнее мгновение успевший прыгнуть на край, испугался и отбежал далеко в сторону, но через некоторое время снова подбежал и, заглядывая вниз, залаял.

– А-а, пропади ты пропадом, дурак! – махнул на него рукой Ефим, уселся на землю и тяжело задумался. Ничего путного не приходило в голову, гудевшую от всего пережитого. Щенку тоже, казалось, передалось настроение хозяина – он сел на край и смотрел на поникшего человека на дне ее. Прошло несколько часов. Ефима начал мучить голод и томить жажда. На глаза ему попался бидон, но при одной мысли, что кроме этого, у него ничего нет, он почувствовал непреодолимый позыв к тошноте. Вдруг Ефим вскрикнул: ему показалось, что перед ним ключ к спасению – ведь металлическим бидоном, расплющив его, можно рыть землю, как лопатой! Щенок, бегавший где-то неподалеку, прибежал на крик и увидел, как хозяин, вывалив содержимое бидона, стал яростно топтать его ногами, чтобы придать ему плоскую форму. Податливый алюминий быстро сплющился, и в руках Ефима очутилось нечто вроде скребка. С яростью принялся Ефим рыть землю. Вдруг раздался жалкий хруст – алюминий сломался. Ефим выругался и продолжал рыть обломком, но и обломок вскоре переломился, зацепившись за узловатый корень, который оказался в толще земли. Тогда Ефим отыскал в углу обломок ножа и начал им ковырять непослушную землю, помогая себе пальцами, в кровь расцарапывая кожу и обламывая ногти.

Наконец две ступени были готовы, а ему – Ефим прикинул на глаз – нужно было сделать никак не меньше семи, чтобы выбраться из ямы. Он с сожалением посмотрел на кровоточащие руки и смазал их барсучьим салом. Быстро наступила темнота... Волчок куда-то исчез и не появлялся, как ни звал его Ефим.

Проворочавшись с боку на бок на сырой земле всю ночь, Ефим под утро все же уснул. Проснувшись с первыми лучами солнца, скользнувшими по вершинам деревьев, Ефим бросился к стене, но тут же отдернул от земли руки – пальцы за ночь опухли и посинели, и всякое прикосновение к сбитым ногтям причиняло невыносимую боль. Ефим сел и начал пристально рассматривать негнущиеся пальцы. В это время темная мысль, до этого находившаяся под спудом, вдруг всплыла в его сознании – Ефим с необыкновенной ясностью представил себе, как он слабеет от голода и жажды быстрее, чем может вырыть ступени. Враз стало трудно дышать, похолодели и затряслись руки.

– Ерунда, – вскричал он, вскакивая и лихорадочно шагая из угла в угол, – собачья е–рун–да! Отдохну маленько, – он помахал опухшей рукой и подул на пальцы, – а потом, – и он погрозил кулаком тому месту, где еще секунду назад сидел взмокший и ослабевший от внезапного приступа страха, – хоть зубами, да выгрызу!

Постепенно он успокоился и снова сел, но тут же вскочил и прислушался. Невдалеке послышался крик сойки, щебет поползня, потом зашуршала трава под чьими-то быстрыми прыжками, и на краю ямы показались сразу две собачьи головы. В одной из них Ефим сразу узнал своего Волчка, а в другой...

– Да это же Найда, – вскрикнул Ефим,– собака Василия! – Найда, Найдушка,– закричал что есть силы Ефим,– беги к своему хозяину!

– Чу, голос из-под земли! – вдруг раздалось наверху, и неслышно подошедший Василий присел на край ямы на корточки. Ефим не поверил своим глазам.

– Василий! – вскричал он – друг!

– Да это-то я! А вот ты никак в марала обратился, а может, в медведя? – насмешливо полюбопытствовал Василий. – Однако и обличье же у тебя сейчас, страшен ты! Ну, да ладно, погоди минуту. Я сейчас пару хороших слег вырублю, вываживать тебя оттудова буду, а спасибо скажешь щенку: хоть и мал, а сметливым оказался – привёл подмогу своему хозяину!

Василий встал, вынул из-за пояса легкий плотницкий топор, и вскоре в лесу раздались мерные удары – это Василий вырубал жерди, чтобы вызволить из беды бывшего друга.

И.Шустов