ПО СЛЕДУ ТИГРА

Главы из романа

Темучина известили о походе на татар, и он увидел в этом знак свыше. Тенгри – Вечное Синее небо даёт ему возможность отомстить губителям его рода. Он тотчас прибыл в ставку и там был свидетелем долговременных сборов войска Тогрул-хана. Скрытный по природе, с удивлением он видел всадников, беспрепятственно въезжающих и отбывающих из вооружённого лагеря. По мнению Темучина, среди них могли оказаться лазутчики татар. Пойти прямо на кочевья противника и дать ему бой – такова была стратегия самоуверенного Тогрул-хана, который был «медведем», но не «лисой».

Тогрул-хан покачивался в седле, то пристально вглядываясь вперёд, то с неудовольствием поглядывая на правый фланг, где двигались сотни под началом его беспечного сына Сенгуна. Оттуда частенько доносились неосторожное звяканье и хмельные голоса. На левом фланге – тишина, конники Темучина тенями мелькали в утреннем тумане. Вдруг вопли огласили окрестности – татары, обнаружив отряд Сенгуна, напали и смяли авангард его кавалерии. Тогрул-хан повернул на выручку. Прошло некоторое время с начала схватки, и обозначился успех татар. Уже спасаясь от резни в окружении, воины Тогрул-хана и Сенгуна стали поворачивать коней.

Вдруг татары ослабили натиск – это конники Темучина ударили вразрез. Они отвлекли на себя противника, но, видимо, сами, устрашённые яростью врага, стали поспешно отступать. С дикими воплями устремились татары вдогон. Они уже нагоняли монголов, которые, не вступая в схватку, рассеивались по лощине, как вдруг впереди заблистало железо доспеха – отряд во главе с Темучином принял растянувшуюся погоню на копья. Тотчас сбоку поднялась с сухим шелестом, словно стая смертоносных насекомых, туча стрел. Раздался боевой клич – это конница монголов, бывшая в засаде, замкнула окружение.

Напрасно татары, оборотившись, силились разорвать живое кольцо – десятками гибли они под ударами монгольских витязей с перьями сокола на шлемах – гвардейцев – тургаудов хана Темучина. Хан требовал полного истребления противника – и без устали поднимались потемневшие от крови клинки, наконечники копий вязли в телах, стрелы пронзали насквозь. Предсмертные стоны и хрипенье становились всё тише, копыта коней чавкали в кровавой грязи. Расширенными глазами смотрел побледневший Темучин на избиение. Наконец он поднялся в стременах и с силой метнул копьё в кучу изувеченных, ещё агонизирующих тел. Поднял коня, повернул его на задних копытах и поехал, мрачно сгорбившись, прочь.

Битва постепенно догорала. Татары потерпели полное поражение. Так заплатил хан Темучин старинный долг крови татарам, гонителям его семьи.

Тогрул-хан, стремя в стремя объезжая с Темучином поле боя, называл его своим сыном и великим багатуром. За ними угрюмо наблюдал ещё не оправившийся от пережитого завистливый Сенгун. Прибывший от китайского императора Ли Чжу Фэй с подобострастием сообщил горделиво восседавшему в седле Тогрул-хану о присвоении ему высокого китайского титула – «ван», и с полупоклоном поздравил всадника в железной броне – Темучина с тем, что отныне он будет именоваться начальником пограничной стражи – «джаурчи». Тогрул-ван-хан и Темучин-джаурчи-хан будут получать жалованье в отрезах ткани и серебряных слитках от китайского императора.

Звенели серебряные чарки на пиру в богатом стойбище Тогрул-хана.Улучив момент, Сенгун обратился к отцу.

– Значит у тебя появился другой сын, более любимый, чем я?

Тогрул-хан изумлённо поднял широкие, с проседью, брови.

– О чём говоришь ты? Ты – мой возлюбленный сын и наследник. На тебя оставляю всё это! – хан широким жестом обвёл степь, где тучные паслись стада.

– Но Темучин, которого ты называл сыном, задумал похитить нашу славу! – сверкающий нож Сенгуна вонзился в ковёр, уставленный яствами и напитками. Тогрул-хан угрюмо задумался. Слова сына калёной стрелой вонзились в сердце властолюбивого и тщеславного хана.

– А где сейчас Темучин? – спросил он, обводя суровым взглядом обширное поле, где сидели, а то и лежали не в меру угостившиеся хмельным айраном багатуры.

– Он уже отбыл со своей дружиной и сейчас ведёт неслыханный торг с мусульманами. Поистине твоя победа, отец, сделала его богачом, хотя лицо Темучина пожелтело от зависти к твоей славе.

– Значит, ты считаешь, что Темучин опасен? Но он прост в обращении и послушен. К тому же он посватался к твоей младшей сестре, Чаурбеги.

– Такого ли жениха достойна моя сестра?! Вот я велю отослать его подношения – худых соболей и чёрную лисицу, больше похожую на собаку. Ну, конечно, – заметив неудовольствие отца, схитрил Сенгун, – я найду благовидный предлог: например, скажу, что моя сестра ещё так юна!

* * *

В своём стойбище хан Темучин принимал мусульманских купцов. Византийская парча, индийская золочёная посуда и персидские ковры пленяли взор степных красавиц. Взгляды багатуров притягивали доспехи – юшманы и бехтерцы, испещрённые золотым узором шлемы и отделанные рубинами и бирюзой серебряные щиты. Темучин с благоговением взял блестящий клинок – рукоять слоновой кости инкрустирована золотом, отливающее пурпуром лезвие круто изогнуто. Вопросительно глянул на купца – монголы сражались тяжёлыми, выкованными из сырой стали палашами.

– Это – сабля дамасской стали, – любезно улыбнулся Афгани Гератбек. – Вели, хан, подогнать какую-нибудь живность из твоих необозримых табунов.

Темучин довольно усмехнулся – он ещё не привык к величанью его ханом. Нукеры привели упирающегося матёрого барана. Купец, придерживая левой рукой полы зелёного, с серебряными цветами халата, несильно махнул клинком, и голова с крутыми рогами покатилась по песку. Монголы с изумлением глядели то на холёные белые руки, украшенные самоцветами, то на гибкое лезвие.

Брат купца – Файзулла – высыпал на скатерть голубого бархата драгоценности. Темучин вздрогнул: он увидел золотой перстень в виде тигра, захватившего в пасть кроваво-красный рубин. Медленным движением Темучин надел перстень, потом, спохватившись, попытался снять, но драгоценная поделка словно приросла. Тогда хан вытащил из вьюка серебряный, украшенный голубыми гранатами кубок необычайно тонкой работы. Файзулла довольно улыбнулся.

Прослышав, что к ставке Темучина Борджигина подошёл купеческий караван, туда подъехали многие из монгольской знати. Они совершили выгодные сделки, но ни один из них не обогатился так, как Темучин – удачливый военачальник и распорядитель охот. Много чёрных соболей, голубоводых рысей, огнистых лисиц, китайского серебра и шёлка запаковали в ковровые хурджуны купцы-мусульмане, оставив взамен ковры, посуду и оружие.

– Стоит ли нам возвращаться в наши кочевья, когда здесь царит покой, и богатство само идёт в руки? – рассудительно говорили поседевшие и не раз раненные в степных сварах нойоны. Более своенравные и молодые возражали:

– Стоит только и затянуть песню, как нукеры хана начинают косо посматривать на тебя! Нет, что это за жизнь! Нам, как степным орлам, претит жить в клетке, хотя бы и золотой!

* * *

Но никто уже не мог быть свободным от ханской воли в Улусе Монгол, и немало тайных и явных врагов порождала властная рука Темучина. Одетый в халат фиолетового шёлка, высокий, сухопарый монгол неторопливо спешился и небрежно подал повод стоявшему у коновязи нукеру. Начальник стражи не осмелился спросить о цели визита – дверь любой юрты, даже и ханской, была всегда открыта для великого шамана Кэкчу. Монгол незнатного рода, Кэкчу достиг известности и богатства шаманским служением – камланием. Слава и многочисленные стада заменили ему знатность, но червь неутолимого тщеславия грыз душу. Себя он уже видел всемонгольским духовным каганом.

В юрте хана Темучина было просторно и чисто, от углей очага тянуло приятным теплом. Хан не выказал особого почтения к великому шаману, хотя никто не смог бы его упрекнуть в нарушении степного этикета. Выпивая традиционную пиалу чая, Кэкчу скользил взглядом вдоль стены юрты, где стояли лари. Наверное, в них Темучин хранит те сокровища, которые он добыл на войне и стяжал торговлей. Великий шаман был не только духовным главой, но и человеком глубоко светским. Отдав в своей речи должное Борджигину как отпрыску знатного рода и отметив его военные успехи, он намекнул, что не стоит забывать и духов, но их благорасположение зависит от щедрости подарка. Высокий гость стал прощаться, и Темучин, открыв ларь, вынул пересыпанный душицей почти новый тулуп... Недаром шаман считался завсегдатаем всех хуралов и курултаев – он, остолбенев в первую минуту от оскорбительной, по его мнению, незначительности подарка, не потерял, как говорили китайцы, «своего лица» и вышел из ханской юрты столь важно, словно нёс соболиную шубу. У Темучина не было и в мыслях посмеяться над шаманом, однако, если бы хан знал, какие далеко идущие последствия будет иметь его мнимое пренебрежение к Кэкчу...

* * *

Ободрённый военными успехами, Тогрул-хан всё расширял пределы своего ханства. По первому зову являлся джаурчи Темучин со своей дружиной. В ставке Тогрул-хана не могли не слышать, что автором побед молва нарекает талантливого Темучина. Сенгун и его приближенные интриговали против джаурчи. Богач Алтан, шаман Кэкчу, атаман степной вольницы Джамуга добивались, чтобы при дележе военной добычи воинам Борджигина доставалась худшая часть, и, обогащаясь, они всячески превозносили Тогрул-хана и его наследника Сенгуна. Они подговаривали, чтобы ставка держала втайне замыслы военных действий от Темучина. Найманы встревожились усилением восточных соседей. Они собрали значительные силы и под водительством родовитого Таян-хана подступили к западным границам владений Тогрул-ван-хана.

И. Шустов 
Продолжение следует