Юнчик

Юнчик – серый мерин, промхозный конь. Таежные кони обычно диковатые. Если они попасутся на воле какое-то время, то их черта с два поймаешь потом. А Юнчика днем и ночью подойди, обуздай, оседлай или в сани запряги и езжай куда хочешь. Чем и пользовались промхозники. Тому съездить недалеко, этому воз сена привезти отказать неудобно, все свои, как говорится, в доску. У всех свои кони, но ведь надо идти, ловить, это сколько времени уйдет, а Юнчик всегда под рукой. С назначением меня начальником участка, естественно, и они оказались в моем распоряжении.

Понятно, что весной обязательно нужно побывать в тайге, убедиться самому, как перезимовали лесные обитатели. Не погибли бельчата от неожиданно обильного майского снегопада в горах? Не тревожат ли волки-отцы маралух с появившимися телятами? Как пересела суровую зиму кедровая озимь? Еще много чего входит в обязанности охотоведа, в том числе и охрана животного мира. Естественно, сделаю знакомого мерина.

Пока ехали вдоль Енисея, было относительно нормально. Как только свернули на таежную тропу – началось. Спотыкается на ровном месте, задевает за каждую колодину, то меж камней копыто заюзит, в болотистом месте тонет, приходится слезать и вытаскивать его за узду. Худо-бедно добрались до кедрачей. Обследовав все уголки тайги, повернули обратно. С грехом перевалив Майский перевал, единственный на нашем пути, спускаемся вниз логом вдоль ручья. «Юнчик, домой же направляемся, побыстрей-то можешь идти». Обычно лошади в обратную дорогу торопятся, но этот ноль внимания. Как сказал китаец, «торописа нету».

Я не видел, как медведь перешел ключ. Заметил, как тот медленно поднимается по косогору, понурив голову. Он даже не повернулся в нашу сторону, хотя прекрасно слышал конский топот. Наверное, ему мать-медведица прочитала мораль с хорошими тумаками, объяснив при этом, что ты, сынок, уже вырос и можешь сам себя прокормить, а у меня на руках, вернее, на лапах еще Машка с Мишкой, появившиеся перед весной и всех троих мне трудно прокормить. И вот этот изгнанник голодный и побитый шел туда, не зная куда. Мне даже показалось, что он плакал огромными, чистыми, медвежьими слезами. Ну да ладно. Сколько нам еще ехать? Достал из кармана гимнастерки часы, без двадцати одиннадцать. Часа через полтора будем на покосах, а там уж и Енисей видать.

От неожиданного сильного рывка чуть не свалился с лошади. Видно, конь пересек медвежий путь и на него напахнуло зверем. Пригнув голову к шее коня, мы помчались. Нет, не помчались, полетели, почти не касаясь земли, ни разу не зацепившись за упавшую колодину, ни за выступивший камень, а болотинки пролетали, только брызги в разные стороны. Господи, помоги, шептал, держась за луку седла обоими руками. Конь сбавил ход, приподнял голову, так ведь уже покосы! Глянул на часы – ровно одиннадцать. Это что же? 7-8 километров мы промчались за 20 минут? Вот тебе и Юнчик!

Как-то вечером, уже под осень, у крыльца возникла старушка в монашеском одеянии, сухонькой ручкой удерживая повод гнедого коня-красавца.

– Здорово живешь! Добро жаловать, милости просим! – И сразу в карьер. – Ты Евген, сменяй нам Юнчика на нашего Гнедка!

– Да ты что, мать? В уме ли! Завтрашний день будет для меня последним, бабы разорвут меня в клочья. Юнчик для нас беда и выручка.

– Сменяй Христа ради! Замучились мы с Гнедком. Оседлаем, все хорошо. Матушка садится, ну, с Богом! Отъедет с полкилометра да еще посмотрит, чтобы травка росла, чтоб помягче было, и так аккуратненько сбросит старуху. Та на своем сарафанном парашюте и приземляется на зеленом аэродроме. Посмотрим, не ушиблась ли? Во второй раз на коня не садится.

– Ну и куда теперь?

– На Ак-Чары.

– В чем же дело? Пошли.

И ковыляет впереди старуха, сзади «красавец» с улыбкой на лошадиной морде.

Что-то меня удерживало от своего решения, а что понять не могут? Очевидно, весь скит порасшибал лбы в молитве, чтобы произошел обмен. А была, не была, двум смертям не бывать, а одной не миновать! Разве что Христа ради, веди коня на конных.

Перекинув седло с Гнедка на Юнчика, монашка ловко вскочила на коня, откуда прыть, и скрылась в сумерках наступающей ночи. Дикое ржание прорезало полусонную деревню, взбудоражив собак. Видно, неладное почуял Гнедко. Знала бы лошадиная твоя голова, чем все это обернется, не подтрунивал бы над немощными людьми, а то откормили тебя молодого бездельника, ты и завзлягивал.

Никому не пожелал бы того утра следующего дня. Сначала гоняли два часа бедного Гнедка по конному двору, чтобы накинуть петлю и притянуть к столбу. Подойти-то страшно, не то чтобы обуздать. Храпит, глаза навыкате, ногами бьет. А тут и бабоньки подоспели. «Шило» в деревне не утаишь.

– Ты пошто сменял Юнчика на этого дикаря? Мужики-то на охоту заберут лошадей, а нам и ребятишек не на ком съездить попроведовать в соседнюю деревню, где они учатся и к родным наведаться, да мало ли что! На этого высокого нам и не взобраться.

Замелькали кулаки перед моим носом, вынуждая пятиться задом к забору. А руки-то у них в отличие от городских женщин, ухоженных, мягоньких, пухленьких – стальные мышцы от постоянной деревенской работы наравне с мужиками, перевитые голубыми венами, наполненные первосортной кровью. Если такая приложится по неосторожности, не приведи Господи, долго будешь отряхиваться.

– Тихо, бабы, тихо. Ну, был у них отче, ну остарел и умер. Осталась одна немощная старушня. Кто им поможет? Неужто наши мужики не обломают этого коня!

Замолчали. Слава Богу, одно мероприятие закончилось мирно. Покинувших конный двор женщин, мужчины, стоявшие чуть в стороне, проводил прощальным взглядом. Ну, а теперь ближе к делу. Кто возьмется, нет, не обучить, конь обучен, приручить своенравного Гнедка? Протиснувшись между мужиками с лопатообразными бородами до пояса, появился Фаник. Бороденка как у «телушки», а двух детей «настрогал» не без моей помощи. Да нет, вы не о том подумали, ну что за народ, в деревне это исключено. Я же говорил, что числюсь, начальником участка, значит, за все должен отвечать. Вот и смотрю, время уже одиннадцать вечера, а свет горит. Правильно, ноги в руки и на станцию. Так возьми и выключи, если спать захочешь. В том то и дело, что выключить нельзя, т.к. нет выключателей. Как это нет? А куда они делись? Да очень просто, нет и все! Неуж не понятно? Дизель завели, свет зажегся, заглушили машину, свет погас. Так на хрена нам выключатели? Здесь живут умные люди – «мыслете».

В открытую дверь боковушки врывается грохот дизеля и будит Прокопия. Тот и так намаялся, – весь день сено возил, ну и прикорнул. Гаси свет, дорогой, и так рождаемость падает. Проня останавливает двигатель, зажигает свечку-фонарь и шагает налево на заимку (верхний конец деревни), а мне направо в кромешной темноте щупать дорогу ногами. Ну, вот теперь и поспать можно, а раньше потушить свет, больше ребятишек получается, а то ишь, че удумали! Ты, Фаник, до морды-то коня достанешь? Так это же Михайловский конь, а ты откуда знаешь? Я же тоже принадлежу к этому роду. И Гнедка я знавал еще жеребенком. Вот те на! Ну, с Богом, удачи тебе, а сам побыстрей смылся, чтобы не видеть дальнейших событий. Через некоторое время из своей конторки услышал топот несущегося галопом коня. Два дня Фаник гонял бедную животину по единственной улице деревни, роняя пену животного под лай местных псов да вовремя отскакивающих местных прохожих.

А конь оказался – цены ему нет. Не зря матушка уже с седла бросила: «Не пожалеешь!» Что в седле, что в санях. Расчухали мужики, какой конь нам достался, и давай на обмен предлагать кто Карьку, кто Рыжуху или Пегашку. Нет, ребята, хорошая лошадь и непрофессионалу видна. И все-таки перевели Гнедка на центральную усадьбу. Уговорили тамошние охотники директора, бывшего бухгалтера, который и коней-то видал только на картинках. Собрались они однажды в тайгу избушки строить для охотничьего сезона. На ночь спутали лошадей. Не угадал путаный Гнедко в прыжке между двух колодин и сломал обои ноги. Пришлось порешить беднягу, что, значит, не ко двору.

А Юнчик так и дожил до глубокой старости с монашками, не чаявших в нем души.

Чемисов Е.С.,
с. Сарыг-Сеп.