Белые куропатки

Декабрь выдался снежным. К вечеру снегопад прекращался. Небо становилось звездным, а с рассветом, в воздухе уже кружились снежинки. Проходила неделя, другая и только к концу месяца днем небо заголубело. Вот в эти снежные дни я не снимал охотничьих лыж, прокладывая лыжницы. Начиналась охота на соболя капканами на подрез.

Однажды, измотавшись вконец, я решил продневать в избушке. Позавтракав и накормив собак, снова завалился на нары, поднявшись за полдень, чтобы принести на ночь дров и натаять снега. Зимовье было срублено под раскидистыми кедрами у края огромной болотистой поляны, большей частью заросшей карликовой березкой. В этот день снег задержался, и закатывающееся солнце слепило глаза.

С ведром и ковшиком я спустился к поляне за чистым снегом. Снег на поляне был такой толщины, что только редкие кустики карликовой березки дотягивались до его поверхности. И от кустика к кустику тянулись птичьи наброды. Поначалу я подумал на рябчиков, обитавших вокруг избушки. На этих лесных соседей никогда не поднимался ствол моей тозовки. И они, когда меня черти таскали по таежным дебрям в поисках белки или соболя, собирались под окошком избушки на завалинке, выбрав узкую полоску земной тверди, защищенной от снега крышей и, нахохлившись, грелись под зимним солнышком. А проголодавшись, шествовали на коротких, заросших мелкими жесткими перышками, лапках, смешно виляя сложенными хвостиками. Преодолев восьмиметровую полосу леса, разделяющую избушку и поляну, направляясь к верхушкам карликовой березки и смешно вытянув шейки, склевывали мелкие, с конопляное зернышко, почки.

Неожиданно в метрах в десяти от меня покатился белый живой комочек с черной бусинкой глаза и черным пятном подхвостья. Рядом тронулся еще и еще. Я их замечал только в движении, насчитав семь белых тундряных куропаток. Редкие гости хвойного пояса тайги, обитатели предгольцового пояса гор, климат которого похож на тундру, настоящую тундру.

Оставив ведро с ковшом, я повернул к избушке, чтобы не спугнуть кормившихся птиц. Собаки, до сих пор мирно спавшие под кедрами, куда не долетал даже снег, увидев, что я возвращаюсь, бросились навстречу, вспугнув куропаток.

За многие годы охоты мне только дважды приходилось видеть и на своем участке этих птиц. Я знал, что они обитают где-то поблизости, но конкретное место их жительства мне было неизвестно. Вскоре случай разрешил неясный вопрос.

Выйдя из тайги под Новый год, чтобы сдать пушнину, я встретил соседа по охотничьему участку, поведавшему о пустующей избушке под гольцом, из которой можно было расставить капканы. Через неделю ранним утром я поднимался к перевалу. В крошни была увязана печка, топор, пила, котелок, сухари, сахар, банка консервы, бутылка керосина и лампа. Вместо тозовки – спальник. К полудню я был под «белком». Здесь светило солнце так, что резало глаза и постоянно дул ветер в лицо. Пришлось развязать ушанку, а сверху надвинуть капюшон под низ одетой энцифалитки.

Снег уплотнился, идти стало легче, но в этом месте путь раздваивается. На пути стал остроконечный пик, который можно было взять в лоб, потратив остатки сил, или же обойти, рискуя скатиться вниз по крутому склону. Я выбрал второе. Расслабив юксы так, чтобы пятками можно было опираться на снег, лыжи совсем не продавливались, но и снять их было нельзя – все-таки я на них опирался, тронулся по крутому склону. Угрожал и сход снежной лавины и когда я выбрался на ровную площадку, меня трясло, как в лихорадке от напряжения и усталости. Но главная опасность миновала.

Предстоял спуск до границы леса. Подтянув крепление лыж, я помчался по крутому логу, вылизанному ветром. Зареванного от быстрой езды, меня приняли могучие кедры. Великаны стояли так, чтобы не касаться ветвями друг друга, гордые в своем величии и одиночестве. Разогретая на солнце хвоя источала неповторимый лесной дух. Кедровый пояс нимбом опоясывал пик, выбрал ровную площадь, границу, кончающуюся не очень крутым понижением. Здесь высоко в горах январское солнце грело с мартовской теплотой и щедростью и не редко наши бледнолицые жены и дети с трудом узнавали в возвернувшихся с промысла загорелых и обветренных мужей и отцов своих.

На лыжи стало налипать, и я, с трудом добравшись до кромки, увидел на противоположном склоне избушку и корраль для загона оленей.

Перед охотой тувинцы-оленеводы пригоняли оленей-быков для промысла. Зимовье стояло в снегу по самое окошко, в котором не было стекла, дверь отвалилась. На полу лежал кусок каменной соли, приготовленный для оленей, к которому прикормились зайцы. Я вымел заячий горошек, откопал из-под снега и прибил на место дверь, затянул целлофаном окошко, установил и затопил печку, поставив на нее котелок со снегом. На такой высоте шум ветра не смолкал ни днем, ни ночью и сон был удивительно легок, как в детстве.

Наутро засобирался в обратный путь. Нужно было принести капканы и остальные продукты для дальнейшей охоты. Налегке по лыжне, быстро добравшись до перевала, не стал обходить по склону, а направился через вершину. Ветры здесь дули с такой силой и постоянством, что обнажили каменистую землю. Пришлось снять лыжи.

Ощущение, что я не один, не покидало меня, когда внезапно в десяти шагах замелькали белые клубочки. Они передвигались, семеня красноватыми ножками и выщипывали мелкую зеленую травку меж камушков. Порывы ветра подталкивали их и они, распушив хвостики, пробежав несколько метров, принимались кормиться. Я медленно поднимался за ними, почти дотрагиваясь концами лыж, которые держал подмышкой, до крайних птиц, не знающих страха, пока сильный порыв ветра не сдул их с обрыва. Секунду наблюдал за тающими в небе белыми куропатками.

Во время обильных декабрьских снегопадов ветер не справлялся со своей работой, и секундные пастбища птиц оказались под снегом. Вынужденные спуститься вниз, птицы кормились почками маленькой березки.

Взобравшись на вершину пика, я попытался спуститься на лыжах. Но противоположный склон был крут, а главное ветер выдул снег на нем террасами. Не одевая лыж, я начал спускаться, прыгая со ступеньки на ступеньку по плотному снегу. С понижением покров становился ровнее, и я стал на лыжи. От скоростного спуска ветер начал вышибать слезу, и тут меня дернули за рукав так, что покатился голова-ноги, увидев стоящие внизу кедры, растущие корнями вверх. Приземлившись, я выплюнул снег, протер глаза, ощупал руки и ноги, все было в полном порядке. Осмотрел рукав, за который меня дернули – никаких следов. Огляделся. Высоко вверху торчала воткнутая в снег лыжа, вторая была на ноге. На всем пути полета разбросаны щепочки от крошней. В руках крепко сжатый таяк.

Воткнутая лыжа оказалась сломанной с внутренней стороны и держалась на камусах. Нужно было двигаться дальше. Прямо по курсу что-то серело и, подойдя ближе, мне стало не по себе. Я не долетел двадцать метров до курума, чуть припорошенного снегом. И если бы судьба меня не столкнула б в снег...

До ночлега добрался благополучно.

А через три года был точно такой же снежный декабрь...

Е.С. Чемисов