Не будет здесь тайги при нашей жизни

Тайга режется аккуратно – ломтями. Из космоса это выглядит как сыпь на теле больного.

Кстати, можете открыть в интернете карту и найди Иркутскую область. Чуть правее – Бурятия. Видно сплошное серое пятно? Это вырубленные леса. Пятно, словно лишай, расползается на север, по рукавам рек, по нитям дорог, обволакивает городки и поселки, которые без лесов даже из космоса кажутся посеревшими и больными... Смотрим внимательнее. Берем чуть северо-западнее Байкала. Это Красноярский край. Зеленое море тайги.

Красноярский край слишком велик, чтобы объем вырубок стал очевидным. А теперь чуть увеличим... Приблизив карту, всё встаёт на свои места. Проплешины всюду. Жестоко, правда?

Высаживаемся именно здесь. Там, где видны тысячи маленьких прямоугольников. Они сыпью тянутся вдоль Ангары, стягиваются в проплешины и неминуемо соединятся друг с другом, превратясь в иркутско-бурятское пятно.

В русской тайге китайцев немного – они здесь обычно начальники. На них работают таджики, узбеки и, конечно, русские.

Видели ли Вы русскую тайгу?

Небо синее с искрящейся снежной пылью? Стволы в два обхвата? Гордые деревья-исполины? Хруст таежного наста – как скрипка в симфоническом зале? Морозный стук ангарской сосны?

Нам тоже так казалось. И пробирались на «уазике» к тайге, стараясь не глядеть по сторонам.

150 километров позади, а тайги все не было. Только чахоточный лес с сединой березок. А еще страшно таращились привидения-пустыри да обглоданные пожарами сосны.

Русская тайга – это красная светящаяся в сумерках лава... Она горит здесь уже неделю. А может, месяц. Сквозь дым ползет стадо лесовозов. Словно железные жуки тащат тайгу на лесопилки, а та упирается, бедная, визжит сотнями пил. Свежеспиленный кругляк лежит в тайге в клубах дыма от горящих отходов. Тайгу разделывают рядом.

Прямо посреди леса стоит «китайский город» с дизельной электростанцией, цехами, жилыми домами.

Господа из правительства, вы этого добивались?! Вот она – глубокая переработка леса! Практичные китайцы где рубят, там и распиливают, а отходы... жгут. Горы макаронника (обрезки досок и бруса) были тут, говорят, высотой с девятиэтажный дом, а теперь лес обдает ядовитым жаром.

«Город китайцев» ненавидят даже их коллеги по ремеслу – водители лесовозов. Из-за привычки водил снимать и выкладывать в интернет все, что увидели, да еще с матерными подписями, китайцы возвели у своего города насыпь. Как китайскую стену!..

Но, ворвавшись в город, обнаруживаем что он... не китайский. Там работал весь бывший СССР: узбеки, таджики, киргизы (лишь один еле говорил по-русски). Единственного китайца мы обнаружили в избушке-администрации. Но этого начальника прикрыл русский. Двухметровый инженер встал между нами (китаец тут же исчез) и сказал четко. Похоже, так звучит местный пароль:

– Разрешения есть. Документы есть. Прокуратура проверила. Вопросы?

Символично. Русоволосый русский парень спокойно улыбался на фоне огня.

– Мы скоро уедем отсюда, – говорит он на прощание. – Хорошей тайги тут уже не осталось...

Возвращаемся в тяжелом молчании.

– Я забыл показать самое главное, – вдруг вспомнил лесопромышленник Василич, добросивший нас до тайги. И дал по тормозам.

– Смотри! – С фонариками подходим к бревнам, грудой лежащим у дороги. – Видишь на спиле годовые кольца?

Я долго приглядывался. Кольца были. Кажется. Тонкие-тонкие, как паутинка.

– Этой ангарской сосне лет 100, – сказал Василич, пнув анорексичное бревно. – Она в нашем красноярском климате растет очень-очень медленно. Южнее, в Иркутской области, такое дерево вырастет лет за 70. А еще южнее – в Китае – лет за 50. Так что расслабьтесь.

– Не будет здесь тайги при нашей жизни? – понятна мысль лесопромышленника. – Ладно.

Но почему из нее хотя бы не сделать табуретку, стул, шкаф?..

Момент истины – штука всегда неприятная.

Стоишь у механизма, откусывающего деревья, и думаешь – зачем? Ради чего?

Железяка-полуробот манипулятор нежно обнимает лапкой сосну, та вздрагивает и вдруг падает. Механизм галантно на лету подхватывает красавицу за талию, вжик-вжик – аккуратное бревно.

И этот железный фронт неумолимо прет вперед. И где-то за горизонтом, словно в фильме «Аватар», его ждут злые аборигены – эвенки со своими священными рощами. Они ходят по судам, воюют, а толку? Их рощи проданы...

За спиной, там, где был северный лес, – свалка. Это нормально. Эти лесорубы из крупной кампании – им проблемы с экологами не нужны. Это на дальних делянах, где нет дорог и лес тащат без дороги, волоком, на тягачах, там да, страшно.

– Не люблю туда ходить, – хмурится местный охотник. – Мало кто убирает деляны, как этого требует закон, слишком дорого. Это надо видеть... Зло наступает, впечатление угнетающее, тайгу насилуют и прячут там, где никто не видит. Туда никакой лесник не дойдет. И ее труп разлагается. Идешь по лесосеке и слышишь треск – жрет ее короед...

Чепуха?

Ты в тайге всего несколько дней, но уже понимаешь – лирика это. Эмоции. Заламывание рук а-ля Гринпис.

Бессмысленно. Ничего нельзя изменить. И все же тихо привыкаешь к мысли: рано или поздно тайгу вырубят, ветра поменяют направление, изменится климат, и наши правнуки проклянут нас...

Владимир Ворсобин
«Комсомольская правда»
(в сокращении)