Террор, стаканчик и игра престолов

Нельзя не отметить, впрочем, что на «совете по правам человека» Путин, почувствовав в этом органе достаточную меру ничтожности, вполне искренне признал, что по смыслу своему «московское дело» является актом политического террора.

Рассуждение: правильно сажать в тюрьму тех, кто бросал пластмассовые стаканчики, потому что иначе потом бросят камни, а потом возьмутся за оружие, – является прямым признанием, что в действиях тех, кого Путин отправляет в тюрьму, НЕТ НИКАКОГО СОСТАВА ПРЕСТУПЛЕНИЯ. А отправлены они в тюрьму в назидание и острастку тем, у кого может возникнуть мысль бросать камни и брать в руки оружие. То есть их осуждают, лишают законных прав и свобод и отправляют в тюрьму за еще не совершенные не ими деяния.

Это и есть политический террор, т.е. демонстрация жестокости в отношении невиновных, которая должна предотвратить возможные действия других людей.

Интересно, что, даже помимо того, что трудно придумать в принципе более противоправное рассуждение, чем это (узнаем советский юрфак), оно является еще и абсолютно неверным по смыслу.

Дело в том, что насильственные революции случаются именно там, где старый режим демонстрировал высокую превентивную репрессивность. И наоборот, «оранжевые революции», призраком которых Путин пугает своих подданных и себя самого уже 15 лет, это мирные народные возмущения, которые обычно обходятся без жертв, и этот сценарий является, как правило, следствием именно низкой репрессивности старого режима.

То есть логика Путина, утверждающего, что таким образом он хочет предотвратить насилие, является совершенно ложной. Вероятность насилия в будущем, вероятность немирной революции в результате повышается.

Выбор лидера авторитарной коалиции в пользу высокой репрессивности может оказаться вовсе не оптимальной стратегией не только потому, что он увеличивает вероятность насильственного сопротивления, но и потому что он ставит перед неприятным выбором его окружение. Если способность лидера контролировать ситуацию в какой-то момент оказывается под сомнением, то перед окружением встает вопрос: стоит ли ему нести ответственность за репрессивные склонности лидера, учитывая, что его кредибилити падает и он может по каким-то причинам выпасть из игры? Именно это и иллюстрировал пример с Чаушеску, о котором я говорил на последнем эфире на Эхе (военная верхушка, не выполнившая приказ Чаушеску зачистить Бухарест от смутьянов, устроила погоню за диктатором и, настигнув его, поспешно расстреляла у стены туалета воинской части в Трговиште).

Иными словами, в каком-то периоде политический террор (показательное наказание невиновных, вызывающее страх в потенциальных противниках), безусловно, помогает снизить риски неповиновения и дисциплинировать членов авторитарной коалиции. Но в какой-то момент эта байдарка переворачивается ровно вверх дном.

В случае путинской элиты этот вопрос звучит сегодня и будет в ближайшие годы звучать так: повышение уровня репрессивности режима сегодня сокращает для них возможности сохранения своих активов или даже их части в будущем.

Кирилл Рогов